Гумилёв
"... я взял не жену, а колдунью..."
«Я читаю стихи драконам, водопадам и облакам», иногда – людям. 26 ноября 1909 года, через четыре дня после дуэли с Волошиным, Николай Степанович выступал на вечере «Остров искусств». Сдержанно интонируя, декламировал «Сон Адама», «Товарищ», «Лесной пожар», «Царица», - имел успех. Среди слушателей присутствовала Аня Горенко. Гумилёв сделал ей очередное предложение руки и сердца. На этот раз непредсказуемая Анна Андреевна ответила согласием.
«И когда женщина с прекрасным лицом, единственно дорогим во вселенной, скажет: «Я не люблю Вас», я учу их, как улыбнуться, и уйти, и не возвращаться больше», - он знал, как поступать в случае отказа. Что делать с готовой под венец любимой девушкой поэт не ведал.
В поисках выхода из создавшейся ситуации Гумилёв едет в Африку.
Нет, не так.
Учитывая, что экспедиция организовывалась Музеем антропологии и этнографии, вероятно, под патронатом и бдением лично академика Радлова Василия Васильевича (немец! педант! умница!), мы не смеем предположить, что в столь серьёзном деле могли возникнуть сомнительные экспромты. Видимо, просто совпало, - дуэль, Горенко, Африка.
30 ноября 1909 года Гумилёв уезжает на чёрный континент. В Россию он вернётся 5 февраля 1910 года, - оживлённый, просоленный, просмоленный. Полный планов и впечатлений. Энтузиаст. А на следующий день, 6 февраля, умрёт его отец...
Пощади, не довольно ли жалящей боли,
Тёмной пытки отчаянья, пытки стыда!
25 апреля 1910 года в Николаевской церкви села Никольская слободка состоялось венчание Николая Степановича и Анны Андреевны, - «из логова змиева, из города Киева, я взял не жену, а колдунью». Всё как у людей, медовый месяц в Париже… В первый же день, в забегаловке Гумилёв на минуту отлучился к стойке бара, заказать вина, то-сё, а она увидела Модильяни и пропала навек.
Будто Гамельнский крысолов заиграл на волшебной флейте или дудочка факира загипнотизировала кобру. Аня встала и пересела за столик к Амедео. Она не говорила по-французски, он не знал русского. Она не очень понятная иностранка, а он уже тогда экспериментировал с опиатами, завершив изучение возможностей смеси абсента и гашиша.
«Вероятно, мы оба не понимали одну существенную вещь: всё, что происходило, было для нас обоих предысторией нашей жизни: его – очень короткой, моей – очень длинной. Дыхание искусства ещё не обуглило, не преобразило эти два существования, это должен был быть светлый, лёгкий предрассветный час. Но будущее, которое, как известно, бросает свою тень задолго перед тем, как войти, стучало в окно, пряталось за фонарями, пересекало сны и пугало страшным бодлеровским Парижем, который притаился где-то рядом».
Где-то рядом притаился не страшный бодлеровский Париж, но не менее страшный в гневе Гумилёв (за неимением времени описать все перипетии этой красивой романтической истории, превращу-ка я её в фарс), - он схватил за руку с ума сошедшую жену и силой увез Анну на Родину. Лето после возвращения из свадебного путешествия супруги провели в деревне. Гумилёв придумал игру в цирк и развлекался вольтижировкой дни напролёт: скакал на лошади, становился на седло, проделывал самые головоломные трюки, устраивал конкур, - высота барьера его никогда не останавливала. Ахматова выступала девушкой-змеёй, легко закидывала пятки за шею, демонстрируя свою феноменальную гибкость.
А когда лето кончилось, Гумилёв снова уехал в Африку, в этот раз на полгода.
Он любил три вещи на свете
За вечерней пенье, белых павлинов
И стёртые карты Америки.
Не любил, когда плачут дети,
Не любил чая с малиной
И женской истерики.
А я была его женой.
