Донецк

Жизнь прекрасна

Гремело небо, горело небо.

Кровавыми росчерками полосовала кромешную тьму реактивная артиллерия и с грохотом раскалывалась ночь, и огонь пожирал небо.

Оттуда – из грома и зарева, из алых всполохов, из адской жути аэропорта – бесконечным потоком везли раненых.

С воем неслись скорые по вымершим улицам города, с диким воем сирен по оцепеневшим от ужаса улицам, таким был этот страшный февраль для Сергея Ощипко: резал и шил, резал и шил, резал и шил, - конвейером стала реанимация больницы Калинина, без перерыва перерабатывая поступающий материал:

- Тампон, скальпель, зажим, - сутками без сна и без отдыха: резал и шил, резал и шил, резал и шил…

Порой он оказывался бессилен.

И тогда, накрыв простынёй то, что осталось от тела, труп увозили в морг, морг был забит под завязку, вповалку лежали в морге мужчины: совсем молодые парни и чуть ли не старики, - ополчение…

Сергей шёл на лестничную площадку и, заложив руки за спину, подолгу смотрел в окно, там вихрился снег.

Из соседнего отделения к нему выходила Лиличка: кардиолог, знакомы сто лет в обед, - вместе учились, дружили семьями, работали бок о бок… они молча курили.

А что тут скажешь? – война…


Донецк. Аэропорт

О русской весне Лиля могла рассказать поминутно, она жила в самом центре, всё разворачивалось на её глазах.

Лиличка чётко помнила то мгновение, когда вычеркнула из сердца слово «Россия».

Накануне на площади собрался митинг, несколько сотен людей с украинскими знамёнами, пели гимн и что-то ораторствовали, - их стали резать.

Ножами. Насмерть.

Били палками и арматурой, - милиция пыталась сдержать толпу, но… - видимо, не очень хотела.

Утром Лиля шла на работу.

На трамвайных рельсах стоял автобус с выбитыми стёклами, осколки блестели на багровом от крови асфальте. Парни крепкого телосложения отгоняли людей, пытавшихся оставить на месте побоища цветы или зажечь лампадку. С десяток юнцов по команде скандировали: «Россия, Россия».

Блеск осколков и кровь… - Лиля могла бы рассказать о русской весне поминутно.

Но кому?

Она надела марлевую повязку.

Марлевая повязка отлично скрывает выражение лиц: у нас грипп, у нас непрекращающаяся эпидемия гриппа.


* * * * * * * * *


Она бы уехала.

Как уехали многие из коллег.

И друзей.

И родственников.

Но кто бы тогда лечил здесь людей? всех этих дедушек, бабушек, - Лиля осталась.

Ночами с бессильной тоской она слушала вой сирен.

Сидела на голом полу и слушала вой сирен, - это везли из аэропорта трёхсотых.

К мирным скорые не выезжали.

Тьму ночей разрывали звонки, из телефонных трубок звали на помощь, задыхающимся сдавленным шёпотом звали на помощь телефонные трубки, но к мирным скорые не выезжали: комендантский час.

Обхватив колени, Лиля сидела на голом полу, с бессильной тоской она слушала вой сирен, она чувствовала, как останавливаются сердца.

Лиля не уходила домой, чтобы утром не тратить времени на дорогу. Драгоценных минут, секунд…

Едва брезжил рассвет, вылетали в рассвет неотложки, с запредельными скоростями мчались по адресам – кого ещё можно спасти? кого ещё можно спасти?

В этот страшный февраль Лиля разучилась плакать.

Все слёзы она выплакала на десять жизней вперёд, - черны и сухи были её глаза, сухие глаза над белой марлевой повязкой.


* * * * * * * * *


Ближе к полуночи в кардиологическое отделение зашёл Серёга.

- Только что позвонили, из ДАПа везут украинцев. Пятерых. А у меня персонала в обрез. Поможешь?

- Не вопрос.

Ночь напролёт: тампон, скальпель, зажим, - Лиля ассистировала на операции.

Четверо были тяжёлые.

Пятый - безнадёжен.

Юноша, мальчик, наверное, и восемнадцати нет, весь порванный в клочья, смерть вцепилась в него мёртвой хваткой, но Серёга хирург от бога, - вытащил, спас, всех…


* * * * * * * * *


В окна лился солнечный свет, утро сверкало солнцем.

Валясь с ног от усталости, Лиля пошла к себе в отделение. Открыла дверь чёрного хода и увидела перед лицом ствол:

- Где хохлы?

Огромный, бритый, мордатый, ткнул ей в грудь автоматом.

- А я знаю? – Лиля попыталась пройти мимо.

Её втолкнули обратно, следом вломились вооружённые люди.

И с другой стороны коридора, с парадной лестницы, ворвались в реанимацию какие-то в камуфляже, споро, сноровисто взялись шерстить помещения, не церемонясь, переворачивая всё вверх дном.

Персонал – сплошное бабское царство – сгрудился возле Сергея.

Тот сохранял спокойствие, лишь желваки по щекам червями.

Ледяным тоном Ощипко осведомился:

- Екатерина Прокопьевна, почему не убрано в ВИП-палате? Сходите и немедленно наведите порядок.

Прокопьевне дважды объяснять не надо: там лежал украинец. Тот самый, юноша. У випов есть свой собственный выход, можно перевезти мальчика на другой этаж, в другое отделение, где-нибудь спрятать… - санитарка бросилась исполнять указание.

Внезапно раздались крики: Вот он! Нашли!

Это обнаружили того парня, что лежал на искусственной вентиляции лёгких, - вырвали трубку, подающую кислород, скинули с койки, выволокли за ноги в коридор.

Один из ополченцев ударил его, и сразу же накинулись остальные, топча сапогами, избивая прикладами, - с ужасом слушала Лиличка хруст костей, треск ломающегося черепа, смотрела, смотрела, смотрела, не в силах отвести взгляд.

Она видела, как их убивали: одного, второго, третьего, четвёртого.

Пятый – юноша, мальчик - пережил своих побратимов лишь на пару часов, всего лишь на пару часов, его нашли и тоже убили.


* * * * * * * * *


Серёга пропал.

Ополченцы забрали его с собой и больше Ощипко никто не видел.

Лиля пошла к своему заведующему отделением.

Игорь Дмитриевич Нечипорук, профессура, интеллигент, их с Серёгой университетский преподаватель. Из тех, кто мог сказать в конце лекции:

«Голубчики вы мои, видел на сцене Писарева, это великий талант, поверьте мне, это танцор с невероятным будущим».

Господи, как давно это было.

Игорь Дмитриевич сильно сдал: редкий пух волос, пигментные пятна на коже.

- Да, да, Лиличка, - говорил светило, куда-то бегал, куда-то звонил – безрезультатно.

К счастью, в кардиологию поступил некий чин из новой элиты.

Профессор имел с ним принципиальнейший разговор.

Чин обещал помочь.

Через десять часов Серёгу выпустили.


* * * * * * * * *


Заведующий отделением вызвал Лилю к себе, лёгким кивком предложил садиться.

Она устроилась на краешек стула.

Профессор сидел за столом, с мрачным видом барабаня по столешнице пальцами.

Наконец, он произнёс:

- Вы знаете, Лиличка, как я к вам отношусь, от вас я скрывать не буду. Когда я хлопотал в министерстве госбезопасности по поводу исчезнувшего Серёжи, следователь показал мне стопку бумаг, доносы. И верхним лежало письмо, в котором неизвестный осведомитель информировал органы о том, что хирург Ощипко дал команду спрятать прооперированного врага.

Нечипорук вздохнул.

- Сколько наших присутствовало в отделении, когда арестовали Сергея?

- Девять, - ответила Лиля.

- М-да, - Игорь Дмитриевич встал и подошёл к окну: за стеклом утро сверкало солнцем.

Какое-то время профессор смотрел на солнце.

Затем, не поворачиваясь, сказал:

- Так вот, Лиличка, теперь в отделении мы разговариваем лишь о погоде. И она у нас всегда прекрасная.

Донецк. Жизнь прекрасна

И ещё о Донецке:

Painted in black

Оранжевое настроение