Дуэль
дуэль Гумилёва и Волошина
22 ноября 1909 года, рассвет. Дул холодный, пронизывающий ветер. Вербы вдоль обочин скрыпели, мотая голыми головами. На ветвях, нахохлившись, сидели вороны.
Автомобиль с Волошиным, Толстым и Шервашидзе надсадно ревел мотором, преодолевая вёрсты и непогодь. Они опаздывали. Помалкивали, каждый думал о своем. Ничего романтического в происходящем уже не виделось. Хотелось одного, - быстрей бы всё кончилось. Или не начиналось вовсе.
Сразу за городом нагнали машину противников, - они застряли в сугробе. Позвали дворников с лопатами. Те в два счета высвободили транспорт из плена, - что ж вы так споро, ребятушки? Дальше рукой подать. Вот и поле. Широкое, голое, с кучами мусора, проглядывающими из-под снега, свалка, должно быть.
Толстой, избранный распорядителем, раздал врагам пистолеты. Гумилёв сбросил шубу, оставшись в сюртуке и цилиндре, стал на позицию. Выглядел бледным, спокойным. Толстой принялся считать шаги, проваливаясь по щиколотку, по колено в снежную заметь, однажды по пояс угодив в яму с талой водой, кряхтя выбрался самостоятельно, - наконец, отмерил дистанцию. Волошин двинулся к отметке, но по пути потерял калошу и наотрез отказался стреляться босиком. Секунданты кинулись искать его обувь, шаря руками наощупь, - солнце ещё не взошло, предрассветная мгла сколь могла удлинила время поисков, оттянула начало, - всё, нашли!
Волошин встал, расставив ноги, в шубе нараспашку, без шапки, зато в калошах, оружие дрожало в его руке.
Толстой, согласно ритуала, предложил помириться. Гумилёв прервал его: «Я приехал драться, а не мириться». Алексей Николаевич обратил внимание на его взгляд, обращённый визави, - полный холодной ненависти.
Начался отсчёт.
«Раз».
«Два».
Кузмина не держали ноги. Не в силах стоять, он присел на корточки, прикрывшись цинковым хирургическим ящиком.
«Три!»
Пистолет Гумилёва изрыгнул пламя, но пуля не причинила вреда его сопернику, вжикнув мимо.
Прошло несколько томительных секунд, ответного выстрела не последовало.
«Я требую, чтобы этот господин стрелял», - в бешенстве крикнул Гумилёв.
«У меня осечка», - раздался взволнованный голос Волошина.
«Пусть стреляет ещё раз».
Макс прицелился, - оружие ходило ходором в его руке, - курок щёлкнул, но выстрела снова не прозвучало.
Толстой выхватил у него пистолет, направил вниз и нажал на спуск, - из ствола громыхнуло и смертоносный свинец вонзился в землю.
«Пусть стреляет в третий раз», - проговорил Гумилёв, но секунданты, посовещавшись, отказали.
Николай Степанович молча поднял шубу, перекинул её через руку и направился к автомобилям, - никогда и никому не рассказывал он о причинах этой дуэли, ни при каких обстоятельствах не упоминал о самом факте поединка, с Волошиным же более не здоровался, - на публике они просто не замечали друг друга.
Финальным штрихом этой неприглядной истории, последним, но сочным мазком в экстравагантном, отчасти, сюрреалистическом натюрморте стал визит квартального надзирателя на квартиру к князю Шервашидзе. Последовало разбирательство, своего рода суд, приговор гласил по десяти рублей штрафа с каждого участника событий, - сомневаюсь, что деньги пошли дальше объёмистого кармана ушлого полицейского чина. Жёлтая пресса устроила шум, которого хватило много на неделю. Волошин удостоился прозвища Вакс Калошин, от которого долгое время не мог отделаться. И не отмылся б вовек, кабы не Первая мировая и Революция, - стало не до калош.
В 1921 году в газете «Последние новости» Алексей Николаевич Толстой опубликовал живописный фельетон, из которого мы, собственно, и почерпнули прямую речь дуэлянтов, а также часть канвы, остальное без зазрения совести нафантазировав.
