Это конец
С апреля 1917-го Гумилёв в Петрограде, хлопочет о своём переводе на Салоникский фронт, где сохранялась ещё дисциплина. Добился, - назначен в Особую Пехотную бригаду под командованием генерала-майора Михаила Константиновича Дитерихса, входившую в состав Русского экспедиционного корпуса. 15 мая с Финляндского вокзала специальный корреспондент газеты «Русская воля», созданной по инициативе министра внутренних дел Протопопова, Н.С. Гумилёв с гражданским паспортом в кармане убывает к месту службы (учитывая особенности маршрута, пролегающего через нейтральные Швецию и Норвегию, Военное Министерство скрывало воинские звания командированных офицеров).
В Англии задержался на месяц: живёт в Лондоне, сводит знакомство с писателями Честертоном, Йейтсом, Гарднером, критиком и художником Роджером Фрайем, посещает имение леди Оттолины Моррел, имевшей многочисленные родственные связи с высшей британской аристократией.
В июле 1917 года Гумилёв приехал в Париж. К месту назначения он не торопится. По большому счёту, и некуда торопится, - после Верденской мясорубки русские отведены в лагерь Ла-Куртин для переформирования и отдыха. Однако отдых не пошёл на пользу, в сентябре солдаты 1-й бригады подняли восстание, установив в лагере Советскую власть и потребовав возвращения на Родину. Французы внимательно выслушали смутьянов и жестоко подавили бунт, расстреляв зачинщиков мятежа. Но боеспособности частям это не прибавило, в делах царил бардак, в умах брожение, - русская армия разлагалась.
Николай Степанович поступает в распоряжение Представителя Ставки Верховного Главнокомандующего и Временного правительства во Франции генерала Зенкевича, - офицер для особых поручений. Но особых поручений для своего адъютанта у Зенкевича нет, он и сам несколько растерян, - управляемость войсками потеряна, дисциплины никакой, авторитет правительства на нуле, ниже, ниже нуля. Что ждёт матушку-Россию? Господи, спаси нас грешных.
По складу ума и души не терпящей бездеятельности, Гумилёв увлёкся восточной поэзией и Еленой Карловной дю Буше, переводит китайцев, начинает писать трагедию «Отравленная туника», а в начале следующего, 1918-го года, добровольно командирован в Лондон, - для направления в действующую армию на Месопотамский фронт. Или на Персидский. Или… куда-нибудь, где русские воюют не сами с собой, а с внешним врагом. Увы, таких мест не осталось, непобедимая в столетиях имперская военная машина развалилась. Отработав два месяца в шифровальном отделе Русского правительственного отдела в Лондоне, Николай Степанович возвращается на Родину.
По инициативе М. Горького в бывшем особняке купца Елисеева (набережная Мойки, 59) открыт Дом Искусств, при котором в литературной студии Гумилёв ведёт курс по драматургии и практические занятия по поэтике. Создает 3-й «Цех поэтов». Преподает в Институте истории искусств, в Институте живого слова, в других литературных студиях, - читает лекции, учит писать стихи. Много и плодотворно работает со словом сам, - статьи, пьесы, стихотворения. По заказу Чуковского для «Всемирной литературы» переводит французские народные песни. Участвует в организации Петроградского отдела Всероссийского союза писателей, - и что с того?
Что с того, что он одарённый поэт?
Что с того, если нам точно известно, - Гумилёв член «Петроградской боевой организации».
Не рядовой боевик, а командир группы, - Таганцев нам всё рассказал, признался.
Признавайся и ты, ну.
Говори, гнида, где спрятано оружие. Фамилии называй, пароли, явки.
фотография из уголовного дела
Допросы Гумилёва проводились 9, 18, 20 и 23 августа 1921 года.
Следователь Якобсон совершенно очарован поэтом, читает на память его стихи, сыплет комплиментами, захлёбываясь восторгом, цитирует из литературоведческих статей.
Николай Степанович молчит. Ни в чём не признаётся, заперся, отвечает односложно, невпопад, себе на уме. Потом вдруг полностью подтвердил всё, что было инкриминировано следствием. Якобсон перевёл предположительные обороты в утвердительные, добавил кое-что от себя и, превысив полномочия, вынес приговор о расстреле.
Между 24-м и 31-м августа 1921 года Гумилёва расстреляли.
На просьбу Луначарского освободить, быть может, величайшего современного поэта России, Ленин ответил: «Мы не можем целовать руку, поднятую на нас».
Мы не можем целовать руку, поднятую на нас
Автора!
В 1922 году драму Гумилёва «Гондла» поставили на петроградской сцене. Она имела успех. На первом представлении из публики стали кричать: «Автора! Автора!». Никто не вышел. После этого пьесу сняли с репертуара. Навсегда.
